2018
Давно замечено, что обострение международной обстановки, осложнение отношений с соседними государствами или социального положения внутри страны неизбежно приводит к резкому всплеску активности пропагандистов. И в этом нет ничего удивительного. Чем выше оказываются риски, с которыми сталкиваются власти, тем больше сил они прикладывают к отстаиванию своих интересов. Нет в пропаганде самой по себе и ничего однозначно дурного или разрушительного. Без нее не обходится ни одно большое дело, ибо оно должно быть подано в презентабельном свете и завоевать поддержку широких масс. Беда приходит, когда за нее берутся недоучки или профессиональные «чего изволите?». Тогда она превращается из средства воздействия на умы в механизм саморазоблачения, наглядной демонстрации собственного скудоумия или дефицита идей.
В чем смысл пропаганды? В приукрашивании собственной позиции и очернении противника? Вряд ли. Это весьма убогое представление о ней, которым руководствовались, например, позднесоветские «ловцы человеческих душ». Бездарные или ленивые, они продолжали с пеной у рта рассказывать о «неоспоримых преимуществах и завоеваниях социализма» и неизбежном крахе «загнивающего Запада» даже тогда, когда у людей не осталось почти никаких иллюзий. Аудитория сопоставляла услышанное с тем, что видела вокруг, и переставала верить и тому, что – в виде исключения – оказывалось правдой. В результате вместо того, чтобы привлечь обывателя на свою сторону, они окончательно отталкивали его, посеяв в его душе семена тотального недоверия ко всему, что исходило от государства. Чем дело закончилось – все хорошо знают.
К сожалению, нечто подобное происходит и сегодня. Например, на российском телевидении, особенно в многочисленных откровенно топорных пропагандистских программах его основных каналов, горе-пропагандисты, увлеченные стремлением – нет, не переиграть, а перебить и перекричать оппонентов, придумывают разного рода уловки и трюки, чтобы выдать желаемое за действительное. Между тем эффективная пропаганда как раньше была, так и теперь остается искусством, с которым может справиться не каждый желающий. Для этого мало агрессии и напора, ура-патриотизма и готовности закидать шапками. Она нуждается в таланте. В умении говорить правду применительно к аудитории, к которой обращаются.
Что означает правда в устах пропагандиста?
Разумеется, это не беспристрастная картина мира и не механическое описание происходящих событий. Правда всегда субъективна, и ее ядром является замысел – то, ради чего она высказывается. Поэтому, во-первых, она носит избирательный характер. Для ее конструкции отбираются те кирпичики, которые лучше всего отвечают замыслу. Но остальные не отвергаются, а просто «складываются» на периферии, в «неосвещенной» зоне, откуда – при необходимости – в любой момент их можно достать и вмонтировать в ткань разговора. Во-вторых, принципиально важна расстановка акцентов. Некоторые элементы картины выпячиваются, тогда как другие отодвигаются на второй план. Причем это делается не в явной, артикулированной форме, а контекстуально и прагматически, то есть посредством невербальных средств, оттенков и нюансов. И, наконец, в-третьих, при разборе собственных действий и действий оппонентов исходят из одних и тех же ориентиров. В противном случае все сводится к противопоставлению наших «разведчиков» их «шпионам», и любая аудитория довольно быстро раскусывает, что действительным критерием оценки является не содержание действий, а то, кому они принадлежат. И это отнюдь не укрепляет веру в пропагандируемое.
Выполнение этих трех, казалось бы, простых требований, подразумевает не только определенную подготовку. В каком-то смысле нужно быть художником, чтобы соответствовать им, ибо они сродни тем, которыми руководствуется писатель-реалист, приспосабливая знакомые ему картины из жизни к собственным замыслам. Но много ли художников среди нынешних пропагандистов?
К сожалению, нет. А пока это так, то и результат будет вполне предсказуем. Вместо повышения доверия к государству со стороны собственных масс и завоевания симпатий у населения ближних и дальних стран последуют умножение и усиление сомнений. Причем не только по поводу самих пропагандистов и того, о чем они вещают, но и в отношении тех лиц и институтов, в чьих интересах они вроде бы действуют. Выходит, из лучших побуждений пропагандисты наносят им непоправимый вред? Все естественно – известно, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями.
Дополнение
Такой подход к пропаганде – отнюдь не мое изобретение и не просто имеет глубокие корни, но лежит в основе практической политики так называемых передовых стран, в частности, Соединенных Штатов. Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с небольшим отрывком из опубликованной сразу же после второй мировой войны заметки одного из крупнейших американских знатоков пропаганды Элмера Дэвиса, который во время войны был директором управления военной информации. Сформулированными им принципами по сей день руководствуются американские пропагандисты. И, судя по достигаемым ими результатам, они вполне успешно справляются со своими задачами.
Отрывок из: Davis E. The Government’s News Service: Shall It Be Continued // Journalism Quarterly. 1946. Vol. 23. June. P. 151 – 152.
(Перевод А. Э. Петросяна)
Что такое пропаганда?
Покойный А. Хаусман как-то сказал, что он не мог бы определить поэзию лучше, чем терьер – крысу, но что терьер узнает крысу, когда видит ее. Примерно то же я чувствую по отношению к пропаганде; до тех пор, пока материал, который вы отсылаете, правдив, является ли он пропагандой или нет – зависит от намерения и еще больше – от эффекта, а не от действительного содержания материала. У нас недавно был случай. Голубая книга о пронацистской деятельности аргентинского правительства, выпущенная нашим государственным департаментом, была новостью; это была фактическая информация. Но, если бы аргентинские избиратели приняли ее как истину и если бы им позволили выразить свое мнение на выборах, она, вероятно, повлияла на их голосование. Можно ли обвинить радио госдепартамента, которое отправило сообщение о содержании этого американского официального документа в Аргентину, в пропаганде? Если да, с тем же успехом можно обвинить Ассошиэйтед Пресс и Юнайтед Пресс, так как они тоже широко освещали это.
Все эти агентства, государственные или частные, передали новость. Но это была новость, которая имела бы пропагандистский эффект. Правда в том, что факт – неопровержимый, неоспоримый факт – часто оказывается самой мощной пропагандой. В прежней войне, войне 1914 года, самой эффективной антигерманской пропагандой было не то, что говорили Нортклифф или Крил или любой другой пропагандист союзников; ею было германское вторжение в Бельгию, нарушающее нейтралитет, который Германия гарантировала посредством договора, – действие, шокировавшее гораздо более цивилизованный мир 1914 года так, как, возможно, ничто не могло бы шокировать нас теперь. Крупнейшей антигерманской пропагандой в последней войне было досье Гитлера – его нарушенные обещания, зверства его правления. А самой мощной антирусской пропагандой этой зимы было поведение Вышинского на недавней Лондонской конференции; освещаемое объективно и с опорой на факты, оно имело пропагандистский эффект, точно так же как самой мощной антиамериканской пропагандой сейчас является знание остального мира о том, что мы оставляем нашу армию и флот на произвол судьбы, так что какой бы ни была политика Соединенных Штатов, в нужный момент нам не хватит сил, чтобы подкрепить ее.
Определение пропаганды – не такое простое дело. Конечно, ложная информация может быть пропагандой, но пропаганда, как я уже говорил, не всегда или даже не зачастую ложна. Обман слишком легко обнаружить, и, когда он разоблачается, ваша пропаганда оборачивается против вас. Во время войны управление военной информации вело пропаганду против наших врагов – как на их внутреннюю аудиторию, на жителей оккупированных стран, так и – при необходимости – на нейтральные страны; но мы придерживались правды. К счастью, правда была на нашей стороне. Мы могли придерживаться правды и рассказывать действенную историю; но мы говорили правду, чтобы обеспечить интересы воюющих Соединенных Штатов, и мы говорили ее врагу, оккупированным странам и – время от времени – нейтралам с такой избирательностью и акцентами, чтобы наилучшим образом обеспечить эти интересы. Это была пропаганда, и я не стесняюсь ее.