А. Э. Петросян

Епископ Боссюэ был в ярости. С тех пор, как он встал во главе округа Мо, ничего подобного с ним не случалось. Ему только что сообщили, что Дезире Кюстен, душа всей духовной общины и едва ли не самый уважаемый из прихожан, совершил святотатство, на которое не отважился бы даже отъявленный безбожник. Конечно, признавался себе епископ, отчасти можно понять те чувства, которые терзали его душу. Он не успел еще отметить свое 45-летие, был полон планов и радужных надежд, люди ждали от него добрых дел, и на тебе – узнает, что неизлечимо болен, и жить осталось пару месяцев, а может, недель. Такое кому угодно затмит разум и подтолкнет к большим глупостям. И все же нельзя допустить, чтобы пошла гулять дурная молва о столь достойном человеке. А в каком свете предстанет церковь, если не удастся его вразумить и заставить отказаться от злополучного завещания?

– Он так и сказал: тело – земле, душу – аду? – спросил епископ, обернувшись к нотариусу Понселе, который, составив завещание Кюстена, первым делом прибежал доложить духовному пастырю о столь необычном волеизъявлении человека, обласканного церковью.

– Да, Ваше преосвященство. – ответил нотариус. – В завещании так и записано. Тело должно быть предано земле, а душа отходит аду. Я пытался его урезонить, но он и слушать меня не хотел. «Решено, и давно» – сказал, как отрезал.

– А он как-нибудь объяснил это?

– Нет. Да я и не настаивал. По всему было видно, что ничего уже не изменить.

– Ладно, ступайте, – махнул рукой епископ, – я позабочусь об его душе.

Нотариус ушел, а епископ погрузился в тяжкие раздумья. Очевидно, трудно будет переубедить Кюстена поменять завещание. По словам нотариуса, решение твердое и хорошо обдуманное. Но тогда у него должна быть предыстория. Вероятно, что-то было в жизни такого, что спровоцировало это кощунство в преддверии смерти. Значит, надо покопаться в прошлом.

– Морис, – позвал епископ своего секретаря. – Ты из местных, и тебе тут ведомо все. Что ты знаешь о Дезире Кюстене? Откуда он взялся, когда и как попал в наш город? Должен признаться, что, несмотря на то, что он на виду у всех, и я сам много раз с ним встречался, почти ничего не знаю об его корнях.

– Ваше преосвященство, немудрено. Родом он из Реймса. К нам прибыл еще совсем молодым человеком лет двадцать с гаком назад. Когда Вы получили назначение сюда, он был тут уже легендарной личностью. И потому, возможно, Вы сочли его местным уроженцем.

– А ничего из ряда вон выходящего, что могло бы стать для него настоящим ударом, с ним не случалось?

– Да нет, он всегда на виду, и, если бы что-то было, все только об этом и говорили.

– О том, что было с ним до прибытия в Мо, стало быть, не стоит и спрашивать?

– Да, не думаю, что кому-то известно больше, чем поведал он сам. А сам он не очень распространялся о своем прошлом.

-Так, – прикусил губу епископ, – праведник без прошлого, знакомая картина. А ведь в нем-то и прячутся истоки грехов… И что, даже о семье, родителях, прочих родственниках нет никаких сведений?

– Никаких, – виновато улыбнулся секретарь. – Боюсь, он и сам об этом знает не больше нашего.

– Отчего ж? – заинтересовался епископ.

– Так ведь он сирота и сроду не видывал ни одного родственника.

– Как так? – у епископа появилось чувство, что он, наконец-то, напал на след. – Это с его слов?

– Да. Родителей не помнит. Ему не было и года, когда его приютил, а после усыновил богатый землевладелец Огюст Кюстен, который вырастил и воспитал его. Уже совершеннолетним Дезире навсегда покинул его. И, сколько я могу судить, они больше не встречались.

– И как вспоминает этого Огюста приемный сын?

– Никак. Говорит о нем неохотно, а точнее, не говорит ничего. Только раз как-то вскользь заметил, что из-за ссоры с ним пришлось уйти из дому.

– Спасибо, Морис, – сказал епископ. – Ты помог мне увидеть ниточку, за которую можно потянуть. Теперь оставь меня – мне надо подумать.

– Всегда рад услужить, монсеньор, – ответил секретарь и направился к двери.

Что же там случилось между отцом и сыном? – спрашивал себя епископ. – Почему он бросил того, кто его, сироту, вырастил, и больше не захотел видеть его? Мало того, он предпочитает не говорить о нем вовсе. Уйдя из дому, он целиком посвятил свою жизнь делам, прославляющим бога, да так преуспел в них, что прослыл праведником. Но перед самой смертью решил отдать душу аду и тем самым обречь себя на вечные муки. Тут кроется какая-то непроницаемая тайна, и в центре ее, должно быть, стоит старик Кюстен. Надо во что бы то ни стало найти его и позвать к умирающему сыну. Вряд ли он признается, что там у них стряслось. Однако, когда узнает, что именно завещал Дезире, наверняка захочет отговорить его от этого безумного замысла

 Еще раз взвесив все «за» и «против», епископ утвердился в мысли, что Огюст Кюстен – его единственная соломинка в этом деле, и написал ему письмо, в котором изложил обстоятельства, ставшие для него тяжким испытанием, и просьбу прибыть в Мо, последний раз повидаться с близким человеком, которого потерял много лет назад, и упросить его вернуться на путь истинный, ибо в противном случае он ославит и себя, и своего воспитателя, и святую церковь.

– Морис, – громко крикнул епископ, как только поставил последнюю точку.

– Я тут, монсеньор, – запыхавшись, откликнулся вбежавший в кабинет Морис.

– У меня к тебе непростое и ответственное поручение. –  произнес епископ строгим голосом, как бы подчеркивая важность момента. – Сейчас же лично поедешь в Реймс, найдешь господина Огюста Кюстена, если, конечно, милостью божьей он еще жив, вручишь ему это письмо и дождешься ответа. Если он изъявит готовность приехать к нам, проси его незамедлительно отправиться с тобой, ибо дни Дезире сочтены, и надо спешить, если хочет говорить с ним.

– Хорошо, монсеньор, – кивнул секретарь. – Можете на меня положиться. Сделаю все в лучшем виде.

Взяв письмо, секретарь щелкнул каблуками, повернулся и вышел. «Экий проворный малый, – подумал епископ. – Такой не то что Кюстена – черта в преисподней сыщет. Только бы старик согласился приехать, и только бы успел…»

Через несколько дней карета с Огюстом Кюстеном въехала в ворота епископской усадьбы. Хозяин встретил его как дорогого гостя и после приветствия и приличествующих случаю слов предложил ему поесть и отдохнуть с дороги. Однако тот наотрез отказался и попросил поскорее свезти его к умирающему. Епископ, видя, какого труда стоит тому сохранять спокойствие, не стал перечить. Он сам сел в карету и велел ехать, куда сказано.

Как только карета остановилась, старик Кюстен выпрыгнул из нее, словно позабыв, сколько ему лет, и помчался в дом, не дожидаясь епископа. Хотя ему уже давно не давала покоя боль в коленях, он не обращал на нее внимания и довольно резво поднялся по лестнице на второй этаж. Лишь тут ему пришло в голову, что не знает, где искать комнату больного, и нужно справиться у кого-то. Пока он высматривал слуг, показался епископ.

– Идите за мной, – предложил Боссюэ. – Я знаю, где он.

Гость, понурив голову, молча побрел за прелатом. Его нисколько не радовало то, что придется говорить с Дезире при посторонних. Но выставлять духовное лицо из покоев умирающего казалось чем-то недостойным. «Что ж, – рассудил старик, – если богу угодно, чтобы его слуга услышал наш разговор – так тому и быть. Может, и вправду пришло время держать ответ перед богом».

Старик Кюстен, зайдя внутрь комнаты, где находился больной, встал у двери и огляделся. А Боссюэ подошел к кровати, на которой лежал Дезире с закрытыми глазами.

– Он спит? – шепотом спросил епископ у сиделки.

– Нет, монсеньор, – ответила та, – он просто отдыхает.

– Дезире, сын мой, – обратился епископ к больному, – тут Ваш приемный отец. Он примчался, как только узнал о Вашей болезни. И хочет с Вами поговорить.

Больной открыл глаза:

– Спасибо, святой отец, я ждал его. Я был уверен, что он приедет. Мне тоже не хотелось бы уйти, не повидав его.

– Здравстуй, сынок, – старик Кюстен подошел и наклонился к изголовью. – Жаль, что судьба свела нас опять только в этот трудный час. Но я должен был увидеть тебя и попросить прощения. Если бы тогда я удержал тебя, быть может, ты был теперь здоров и полон сил.

– На все воля божья, – с кроткой улыбкой заметил Дезире. – Не терзай себя. Никто не останется на этом свете навечно.

– Да, уйдут все… – согласился старик. – Но вопрос – куда? На том свете есть разные пристанища. Разве тебе все равно, где ты окажешься?

– А. вот ты о чем? – разочарованно выдохнул больной. – Ты и приехал только ради этого?

– Конечно, нет. Я посчитал невозможным не попрощаться с тобой. Но ведь и это не последнее – будешь ты с богом или наоборот.

– Когда ты выгонял меня из дому, отец, об этом не очень думал. – с легкой иронией произнес Дезире. – А сейчас к тебе пришло прозрение?

– Мне казалось, мы поймем друг друга, – досадливо поморщился старик Кюстен. – Но, похоже, ты не изменился. Ты предал меня тогда и теперь предаешь снова. Завещая душу аду, ты обрекаешь на проклятья не только себя, но и весь наш род. И это твоя благодарность за то, что я тебя вырастил, как родного?

– Нет, отец, я всегда был тебе верен. Гораздо вернее, чем ты сам. Двадцать три года назад ты разорял хозяев в окрестностях Реймса и отбирал у них земли. Ты сделал несчастными множество семей. Они осыпали тебя проклятьями, но ты смеялся над ними. Земля и деньги были для тебя дороже душ, даже своей собственной. Я пытался помешать тебе, чтобы спасти твою душу от ада. Однако ты не нуждался в этом. Ты выгнал меня из дому и велел не показываться тебе на глаза. Оказавшись на чужбине без средств к существованию, я сумел заработать себе положение, и как только встал на ноги, сразу же начал заниматься делами, угодными богу. Многие удивлялись моему усердию и не понимали, чего я ищу. А я всего-то старался хотя бы отчасти отмолить и искупить твои грехи. Я тебе посвятил свою жизнь. А ты говоришь о неверности…

– Да, но теперь… – выдавливал из себя слова старик Кюстен со слезами в глазах. – Разве ты не перечеркнул своим завещанием все, что ты сделал для меня и для людей? Разве может бог простить такое?..

– Жаль, что так получилось. Но мне лучше быть в аду вместе с тобой, чем глядеть из рая, как ты испытываешь там страшные муки. Я верен тебе до конца и готов разделить с тобой судьбу и на том свете.

Произнеся эти слова, Дезире уронил голову набок. Они ему стоили больших сил. И он впал в забытье.

Старик Кюстен словно окаменел. Не мог пошевелить языком или двинуться с места. За несколько минут он совершенно одряхлел и выглядел абсолютно беспомощным. «Оказывается, – мелькнуло у него в голове, – я приехал к умирающему, только чтобы понять, что сам я уже умер».

Епископ, заметив, что Огюст едва держится на ногах, быстро подошел к нему и, взяв его за локоть, вывел из комнаты. Глядя на несчастного старика, он подумал о каверзах судьбы и зыбкости человеческого ума.  «Дезире – праведник из праведников. Теперь уже нет ничего более очевидного, – подытожил Боссюэ. – Но ирония в том, что он должен был совершить богомерзкий поступок, чтобы я мог убедиться в этом. Судить по делам, не зная, откуда они растут, в высшей степени опрометчиво. Подлое предательство и злостный цинизм оборачиваются верностью до самоотречения и возвышенным благородством. Если, конечно, смотреть на них под правильным углом. Как все-таки чудно устроен мир…»