(Гавайская легенда)
А. Э. Петросян
Соломенные дома – уже диковинка на Гаваях. А лет двести назад, когда произошли события, о которых пойдет речь, они были единственным укрытием от дождя и жары, не считая, конечно, широколистых деревьев или пещер, образованных вулканической лавой. Тростник и трава, как и длиннющие листья пандана, служили хорошим материалом для уютных, хотя и недолговечных, жилищ. Там рождались дети и вождей, и воинов, и простых трудяг. И оттуда же выносили бездыханные тела, провожая их в последний путь.
Быть может, в домах у знати было чуть больше циновок, и выглядели они немного роскошнее. И раскраска на деревянных сосудах там приковывала взгляд. Но в бедняцких хижинах появлялось на свет не меньше хорошеньких деток. Да и в час скорби в «хоромах» из серебряных листьев свечного дерева вели себя столь же достойно.
Над одной из скромных хижин на возвышенности Каилуа распростерли ветви кокосовые деревья. Рядом с ними цвели местные яблони с темно-красными кисточками. А чуть поодаль росли сандаловые деревья, на которых зрели священные плоды.
Высокая, статная женщина отвела в стороны ветви, преграждавшие ей путь к этому дому, и подошла к двери, у которой сидела старушка и баюкала младенца, лежавшего у нее на руках. Услышав шаги, она подняла глаза. При виде гостьи старушка упала ниц и воскликнула:
– О моя госпожа! Моя Ка-аху-ману!
Гостья была женой короля. Она любезно подняла старушку и спросила ее:
– А где Олуолу со своим мужем?
– Вот-вот должны вернуться. С клубнями розового таро, которые так тебе нравятся.
Пока любимая жена короля Ка-меха-меха беседовала со старой кормилицей, из-за деревьев показалась молодая пара. Муж держал в руке связку бананов. Заметив королеву, он тут же припал к ее ногам и, не раздумывая, протянул ей спелые плоды.
Ка-аху-ману весело засмеялась и произнесла укоризненно:
– О неразумный! Ты искушаешь свою королеву нарушить табу?
Гримаса ужаса перекосила лицо мужчины, и тот попятился было назад, пытаясь спрятать бананы за спину.
Но рука королевы успела взяться за банан. Упрямая и своенравная, любимая жена правителя Гаваев не собиралась отказываться от дара. Пристально глядя на охваченного испугом мужчину, она сказала:
– Это уже мое. Разве тебе неведомо, что подарок нельзя забрать обратно? Я отведаю этих плодов.
В мгновение ока королева очистила край банана и надкусила его.
Тут раздался стон старой кормилицы.
– О моя госпожа! – запричитала она. – Ты съела запретный плод. И навлекла на себя смерть. Теперь всем нам грозят бедствия.
– Успокойся, матушка, – произнес молодой мужчина, многозначительно посмотрев на Олуолу, как будто та владела каким-то тайным знанием. – Многие думают, что в табу нет никакого смысла. И наказания исходят не от богов, а от жрецов. Белые люди при дворе Ка-меха-меха не соблюдают табу; они живут в удовольствие и в ус себе не дуют. Все старое когда-нибудь отмирает.
– Боги покарают людей за их неверие, – не унималась старушка.
– Нет, если вера ложная, – вступилась за мужа Олуолу.
Ка-аху-ману слушала все это в изумлении. Она делала много чего втайне от других, не опасаясь жреческих ушей. Но чтобы простые люди занимались тем же! Об этом королева даже не подозревала. И потому она спросила:
– Это что, у вас принято так говорить между собой?
– Нет, – ответила Олуолу. – Лишь немногие позволяют себе высказываться. Страх, внушаемый жрецами, сковал нашу землю…
Вечером Ка-аху-ману вернулась в дом короля. Но то, чему она стала свидетельницей днем, запало ей в сердце и бередило его. На глазах у нее власть жрецов и их шпионов становилась все шире и неусыпней. Но королева видела и то, что они не всесильны. Чужаки заметно подтачивали систему табу. Да и ее собственные речи, которые никто не осмеливался поставить ей в вину, тоже не оставались втуне.
И все же ожесточение нарастало. Негодование жен короля Ка-меха-меха вызвал приказ жрецов выколоть глаз маленькой девочке, съевшей банан. В другой раз после какой-то попойки слегка пьяная женщина ввалилась в закусочную своего мужа и была предана смерти за нарушение табу. Об этих и многих похожих случаях Ка-аху-ману рассказала своим преданным слугам, когда снова посетила соломенную хижину на возвышенности Каилуа. Молодые поддержали ее, но старушка-кормилица сидела в дверях с занозой в сердце и бормотала какие-то заклинания, чтобы уберечь королеву от напастей, которые должно было вызвать ее безрассудство.
8 мая 1819 года жизнь разбилась на «до» и «после». Не успел забрезжить рассвет, как умер король Ка-меха-меха. Но еще накануне, когда стало ясно, что конец неминуем, он передал власть Ка-аху-ману и ее сыну Лихо-лихо. Вот почему в тот день некоторые дальновидные вожди пришли к ней с просьбой упразднить табу.
Королева была рада, что нашла столь могущественных единомышленников. Но воспользоваться их подставленным плечом ей не удалось. Произошло неожиданное. Жрецы бросились искать тех, кто своими молитвами и заклинаниями довел великого короля до смерти. И неверующие прагматики, сторонники Ка-аху-ману, естественно, сразу попали под подозрение. И королева решила, что для решительного шага время еще не настало.
Однако людей было не остановить. Они нарушали табу и выходили сухими из воды – боги проявляли к их поступкам удивительное равнодушие. Мало того, Ки-оу-моку, брат королевы, разогнал подручных, помогавших жрецам следить за соблюдением табу. А Хева-хева, сам влиятельный жрец, не только насаждал презрение к табу, но и подговаривал разрушать статуи идолов и их храмы.
Через несколько дней юный Лихо-лихо и его мать Ка-аху-ману, облачивщись в королевские одежды, торжественно приняли на себя власть над Гавайскими островами. Тогда-то королева и объявила, что все табу отменяются. Но даже ее сын, хотя и был в изрядном подпитии, не согласился с ней. К нему примкнула и часть вождей.
Принцесса Кеопуолани попросила короля поесть вместе с ней. Но тот не удостоил ее ответом. Тогда она склонила к этому своего младшего брата, будущего Ка-меха-меха III, что было вопиющим попранием табу. Слыханное ли дело, чтобы принцесса обедала с маленьким мальчиком?
Видя такое, вскоре и король уступил натиску. Он открыто ел и пил с королевами на празднике за столом, полным табуированных яств. Эта новость стремительно разнеслась по всем островам, и большинством она была встречена с восторгом.
Однако Каили, страж бога войны, считал себя ответственным перед духом покойного короля Ка-меха-меха, который явился к нему во сне и потребовал защитить табу и заставить людей поклоняться богам. Жрец был силен и бесстрашен, и ему нетрудно было найти соратников. Другие жрецы и те из вождей, кто желал сохранения табу, сплотились вокруг него и подняли мятеж.
Сражение при Куа-моо достойно того, чтобы о нем слагали песни. Убежденные люди с обеих сторон, окруженные попутчиками и проходимцами, без жалости и сочувствия уничтожали друг друга. И, хотя битва тянулась, казалось, нескончаемо долго, силы были слишком неравны – горстка повстанцев против лучше вооруженной армии.
Страж бога войны, израненный, истекая кровью, отошел к подножию вулкана и расположился на холме из застывшей лавы. С ним была его верная жена, которая не уступала ему в бою. Но, как только Каили упал, сраженный пулей, выпущенной из мушкета, она крикнула наступавшим: «Сдаюсь!» И в тот же миг ее настигла другая пуля, и она распласталась рядом с телом убитого мужа.
О том, как на Гаваях покончили с пережитками прошлого, написаны тома. Но ни в одной из хроник нет ничего о том, с каким трепетом в душе быстрее ветра мчался не участвовавший в бою, а лишь со стороны наблюдавший за ним муж Олуолу, чтобы доставить в родную хижину под кокосовыми деревьями новость о победе над мятежниками. Разве перо может выразить, как радовалась сама Олуолу, сроду не покидавшая возвышенности Каилуа, свалившейся на нее, как дар небес, возможности жить, не стесняя себя бессмысленными ограничениями? А какая бумага передаст горе старой женщины, которая, не в силах ни понять, ни принять нового порядка вещей, сидела в дверях соломенной хижины и оплакивала поруганную веру предков?