А. Э. Петросян
Эдмунд Спенсер был поэтом от бога. Его могучий талант затмевал собой даже гений Шекспира. И если Спенсер в итоге и уступил Шекспиру пальму первенства, то вовсе не из-за таланта. Его подвело, быть может, недостаточное прилежание. Или, скорее, судьба не дала ему подняться в полный рост.
Было в Спенсере одно качество, которое явственно выделяло его среди современников. Это неуемная жажда свободы. Ею дышала вся поэзия Спенсера. И именно свобода была его главным героем. Она руководила не только стихами, но и поступками. Другие поэты обращали на дела житейские мало внимания; смиряясь с мирскими оковами, они обретали свободу и проявляли волю в своем воображении. Но Спенсер думал иначе: не может быть полета фантазии в голове, стесненной повседневностью.
Ирония судьбы. Вольнолюбивый отпрыск старинного знатного рода испытывал банальную нехватку средств. Не меньше, чем о творчестве, он думал о том, как обеспечить себе достойную жизнь. Ему было мучительно зависеть от милости окружающих и казалось, что он не поет, а ворчит, как ворона в клетке. Но как вырваться из нее, если в карманах вместо бодрящего звона – глухая тишина? И он решил, прежде чем претендовать на славу поэта, твердо встать на ноги и обеспечить себе доход, который позволит не смотреть кому-то в рот, а целиком отдаться своему призванию.
Нет, Спенсер не отложил поэзию на потом. Он с упоением сочинял чудесные стихи, которые очаровывали ценителей прекрасного. И все же пока поэзия была для него не столько безраздельной страстью, сколько чем-то вроде приятного времяпрепровождения, отдыха для души. На первом месте стояло упрочение положения в обществе и обретение материальной независимости.
Хорошо воспитанный и образованный, Эдмунд работал на богатых и влиятельных людей и часто оказывался в их домах. В одном из них он познакомился и сдружился с Филипом Сидни, дядя которого, граф Лестер, был фаворитом двора. Он-то в октябре 1579 года и представил его, 25-летнего молодого человека, королеве. Впрочем, та едва ли могла запомнить Спенсера; он был лишь одним из бесконечной вереницы тех, чьи лица мелькали перед ее глазами. Что же до его поэтического дара, то о нем были осведомлены немногие. Так что встреча с королевой стала для Эдмунда приятным фактом биографии, но нисколько не приблизила его к столь желанному благополучию.
Отчаявшись добиться самостоятельности обычным путем, Спенсер решился на смелый поступок. В 1580 г. он отправился в качестве секретаря лорда Грея, наместника Ирландии, на этот неспокойный остров, где местное население боролось, порой с оружием в руках, за свои права. Там он, судя по всему, активно споспешествовал делам английской короны и своего начальства. И, хотя уже в 1582 г. вместе с Греем, отозванным с должности, Спенсер вернулся в Англию, его услуги не остались незамеченными. В июне 1586 г. по ходатайству лорда Грея, к которому присоединились граф Лестер и его племянник Филип Сидни, он получил в дар от королевы весьма обширный участок земли в графстве Корк из конфискованных владений графа Десмонда.
Эдмунд чувствовал себя на седьмом небе. У него, наконец-то, появился надежный источник дохода как залог независимости. Уже можно было не сдерживать свой поэтический темперамент. Говорить не голосом, дрожащим от косых взглядов, а уверенным и твердым, и склоняться только перед правдой. Это был звездный час, когда сбывается мечта после долгой и трудной дороги.
То, что случилось дальше, лишь подкрепило надежды Спенсера. Уолтер Рейли, который и сам немного пописывал и с которым Спенсер делился творческими планами и обсуждал тонкости своих замыслов, представил его королеве как поэта. И той понравилась «простая песнь», как он с присущей ему скромностью называл свою поэзию. Неизвестно, сколько бы продлилось это состояние блаженства, если бы не смерть Филипа, которую он оплакал в одной из элегий. Пребывание в свете навевало на Эдмунда воспоминания о друге и благодетеле, которые, в свою очередь, рождали тягостные чувства. Нужно было как-то развеяться. К тому же не терпелось заняться собственной землей. А уединение в глуши должно было дать ему ощущение свободы, к которой он так стремился.
Поселившись в Килколмене, в полуразрушенном замке графа Десмонда, Спенсер начал жизнь добропорядочного землевладельца. Но его планы вошли в конфликт с суровой реальностью. То ли дела в хозяйстве были слишком запущены, чтобы с ними легко можно было справиться, то ли сам хозяин не очень был готов к своим обязанностям – но быстро выяснилось, что радость от нового положения преждевременна. Плоды его усилий были ничтожными, а доход, ради которого он принял землю, отобранную у прежнего, опального, владельца, не только не гарантировал достойную жизнь, но даже не покрывал насущных трат. И пришлось вернуться в Лондон, ко двору, где еще не успели забыть о нем как поэте.
Естественно, Спенсера одолевали сомнения относительно будущего, и неопределенность его угнетала. Однако судьба вроде бы снова улыбнулась ему. Столичное общество встретило его благосклонно, и создавалось впечатление, что он никуда не отлучался. В феврале 1590 г. Спенсер был возведен в ранг придворного поэта, и королева назначила ему пожизненное жалованье в размере 50 фунтов в год. В какой-то момент показалось, что он обрел-таки вожделенную независимость. Теперь оставалось только писать, радуя себя и окружающих. Сама королева была в числе его почитателей – чего еще желать бедному поэту, жаждавшему творчества?
Но Спенсера ждало очередное испытание. Лорд-казначей Берли не был любителем поэзии. Он вообще не понимал, за что платить незадачливому рифмоплету, который не в состоянии прокормить себя более привычными способами, и пытался внушить королеве, что жалованье Спенсера непомерно и развращает как его самого, так и остальных желающих запустить руку в казну. Как можно осыпать такими деньгами какого-то сочинителя баллад? – возмущался казначей. Но королева не разделяла его скепсиса, и потому он лишь тихо саботировал выплату жалованья и регулярно его задерживал.
Как-то поэт представил королеве песню, которая так восхитила ее, что она распорядилась выдать в награду 100 фунтов. «И это за одну песенку? – с искренним удивлением воскликнул Берли. – Такая сумма – за гранью разума». «Ну тогда предоставьте ему то, что, по-вашему, в пределах разума» – небрежно бросила королева и продолжила разговор с кем-то из придворных. Она не могла предвидеть, каким скандалом обернется ее щедрость.
Казначей в точности и буквально выполнил указание королевы. Он не считал разумным платить поэту за стихи и по этой простой причине решил вовсе отказать ему в награде. Спенсер терпеливо ждал, пока у того проснется совесть, или хотя бы кто-то напомнит ему об обязательствах казны. Но все было напрасно.
Обращаться с этим к королеве напрямую представлялось непозволительной бестактностью. Но молчать поэт тоже не мог. Чувство справедливости требовало выхода. И оно было облечено в иронические строки:
Он не посещал меня.[*]
Этот необычный ход возымел действие. Королева потребовала незамедлительно выплатить поэту назначенную сумму, а слишком прижимистому казначею сделала строгое внушение. Да и сам поэт не остался в долгу. В «Руинах Рима», написанных им чуть позже, он отпустил в адрес Берли язвительную шпильку:
Она саму жизнь превратит в обузу.[†]
Тем не менее, инцидент оставил в душе Спенсера неизгладимый след. Ему вдруг открылось, что никакой свободы статус придворного поэта не принес. По сути, он сидел на привязи. Когда ее слегка ослабляли, возникало ощущение воли, но стоило только натянуть – и он сразу же утыкался лицом в горькую явь. Поэт чувствовал себя в западне и не видел, как из нее выбраться. И он решил разрубить узел и отправиться в свое имение, в Ирландию.
Размеренная жизнь в провинции, вдали от света и интриг, подействовала на Спенсера умиротворяюще. Он окунулся в проблемы хозяйства и, конечно же, не забывал о поэзии. Самочувствие Эдмунда настолько улучшилось, что в 1594 г. он вступил в брак. А вскоре, как и положено, в семье появился ребенок. Перед поэтом опять забрезжил луч надежды.
Правда, растущие потребности семьи никак не хотели укладываться в расстроенные финансы, и Спенсеру пришлось искать приработок. В 1596 г. он устроился клерком в провинциальный совет Манстера. Хотя эта должность отрывала его не только от поэзии, но и от семейных и хозяйственных забот, Спенсер мирился с ней, чтобы как-то сводить концы с концами. Он верил, что все образуется, и удастся вырваться из-под бытовых обременений. Но, по-видимому, авансы, предназначенные ему судьбой, уже истощились, и свет, манивший его, был только миражом.
В октябре 1598 г. в Ирландии вспыхнул бунт. Восставшие под предводительством отверженного графа Десмонда особенно не церемонились с англичанами, обосновавшимися на их землях. И Спенсер никак не мог избежать мести. Но действительность оказалась еще горше, чем представлялось самому тревожному воображению. Когда мятежники, напавшие на имение поэта, разграбили его имущество, они подожгли дом, чтобы выкурить непрошеного гостя. Пока тот соображал, что делать, в огне сгорел его маленький ребенок. Ему самому вместе с женой удалось бежать, но он потерял все, что было нажито. А в сердце зияла незаживающая рана – столь глубокая, что он сожалел о своем спасении.
Через некоторое время Спенсеры прибыли в Лондон. Они поселились в небольшой гостинице на Кинг-стрит в Вестминстере. Несмотря на то, что многие знали об их бедственном положении, мало кто спешил на помощь. Спенсеры пребывали в совершеннейшей нужде. Им буквально не на что было купить еду. Но между ними и теми, кто когда-то искал расположения поэта и радовался общению с ним, будто бы выросла стена. Супруги проводили свои дни в полном одиночестве посреди огромного города.
Единственным, кто проявил деятельное сочувствие к поэту, был его давний почитатель граф Эссекс. Узнав о денежных затруднениях супругов, великодушный граф накануне Рождества позвал к себе племянника и, вручив ему двадцать фунтов, велел тотчас же передать их лично Спенсеру. Племянник, который, как и его дядя, был любителем поэзии, с радостью бросился исполнять поручение и уже через пару часов деликатно постучался в дверь занимаемого Спенсерами номера. Она приоткрылась, и из-за нее показался сгорбленный и осунувшийся мужчина с потухшими глазами и складками на лице.
– Что Вам угодно? – равнодушным тоном спросил хозяин, не приглашая гостя зайти внутрь.
– Я племянник графа Эссекса, сэр, – едва справляясь с волнением, ответил гость. – Он просил меня передать Вам это, – добавил он, показывая мешочек.
– Что именно? О чем речь?
– Небольшая сумма в двадцать фунтов, которая позволит Вам на какое-то время забыть о лишениях.
– Передайте графу, – сухо отрезал хозяин, – что я благодарен ему за заботу, но даже в нужде не нуждаюсь в чьей-либо помощи.
– Как так, сэр? Вам же надо как-то платить по счетам.
– Мои трудности касаются только меня. – Хозяин был непреклонен. По его лицу пробежала едкая ухмылка. – Даже мои родственники с тех пор, как я тут, ни разу не дали о себе знать.
– В самом деле, сэр, – озадаченно произнес гость. – Спенсеров много, и они теперь преуспевают. Почему же они не поддерживают Вас? Вы прославляете всю фамилию, и если даже отбросить в сторону родственные чувства, Вы для них – тоже капитал, и они могут извлечь выгоду из родства с Вами.
– Ошибаетесь, мой друг, – спокойно возразил поэт. – Моя слава разошлась еще не так широко, чтобы приносить сколько-нибудь значимый барыш. А помощь подразумевает вложения уже сейчас. Любой коммерсант Вам скажет, что это невыгодное предприятие. Вот пройдет какое-то время, скажем, несколько десятков лет, – и, возможно, все поменяется местами. Моя слава начнет давать отдачу, а поскольку меня самого не будет, она заработает без всяких затрат. Тогда, наверно, объявится столько родственников, сколько ни один человек не может иметь в силу законов природы… Хорошо, что этого я не увижу.
– Но что я скажу графу, сэр? – не унимался гость. – Как объясню ему Ваш отказ принять деньги?
– Скажите ему, – посоветовал Спенсер, – что я не взял деньги потому, что вряд ли успею их потратить.
Молодой человек внимательно посмотрел на поэта и, поймав отрешенный взгляд, понял, что на этом свете его уже ничто не держит. «Но что будет с его супругой? – подумал гость. – Не должна же она непременно последовать за ним».
– Сэр, – произнес вслух племянник графа. – Если Вы не хотите этих денег для себя, возьмите их для леди Спенсер. Без Вас ей придется туго, и они хотя бы на первых порах облегчат ей участь. Неужели Вам все равно, что с ней будет?
– Мой юный друг, – беззвучно усмехнулся поэт. – То, что со мной произошло, – расплата за содеянное. Я всю жизнь пытался выменять себе свободу на деньги. И только теперь понял, как заблуждался. Вместо свободы я покупал рабство – в той или иной форме. Деньги – власть, а власть – темница; в ней негде разгуляться фантазии. Не знаю, как для торговца или ростовщика, но для поэта свобода не в деньгах, а от них. Они не поднимают душу, а тянут ее вниз. С ними не узреть правды: она живет в другом, горнем, мире, который невидим с земли. Душа поэта должна сбросить с себя эти путы, избавиться от них. Я этого не сделал – и плохо кончил. Это мое проклятие. И я не хочу, чтобы оно пало на жену после меня.
– Я знал, сэр, что Вы великий поэт, – с придыханием сказал гость. – Но не подозревал, какой Вы человек. Ваш дух витает выше недосягаемых вершин Вашей поэзии.
– На этой возвышенной ноте давайте прощаться, – лицо поэта озарила слабая улыбка, вымученная им из последних сил, и он бесшумно прикрыл дверь.
16 января 1599 г. Эдмунда Спенсера не стало. Через два дня его бренное тело предали земле в Вестминстерском аббатстве, рядом с могилой Чосера. Весь цвет английской поэзии участвовал в церемонии прощания. Но среди тех, кто провожал его в последний путь, никто не заметил ни одного родственника.
У всех на лицах было неподдельное горе. И только у одного человека оно смешивалось с чувством облегчения. Это был граф Эссекс. Ему удалось-таки помочь любимому поэту, хотя и после его смерти и вопреки воле покойного, – он оплатил все расходы, связанные с похоронами.
I’ve received nor rhime nor reason.